РЕЛИГИОЗНАЯ ЖИЗНЬ В РОССИИ. Дайджест прессы
No.43, 9 ноября 2000.

Содержание выпуска.

КТО ТАКОЙ ГРИГОРИЙ ЧИСТЯКОВ?
Михаил Подгородников
"Узнает ли апостол в нас христиан?", Литературная газета, 01.11.2000, с. 7
В небольшом храме Раменского района староста общины говорит мне убежденно:
- Отец Георгий Кочетков - нехороший человек.
- Вы знакомы с ним?
- Нет. Но отец Михаил нам все объяснил.
Другой собеседник, московский социолог, с некоторым высокомерием:
- Я не знаком с Кочетковым. Но мне кажется, что если ему не нравится церковь, он должен уйти.
В одной профессорской семье во время Великого поста хозяин дома, ковыряя осторожно, вдумчиво вилкой - не съесть бы чего лишнего, - рассуждал снисходительно:
- Кочетков, говорят, сектант. Это, знаете ли, опасно.
Эта "народная молва" тщательно организована.
Если бы сорок лет назад московскому школьнику Юре Кочеткову сказали, что он станет известным священником, а потом его запишут в сектанты, он бы не поверил. Он был исполнительным, старательным комсомольцем, комсоргом. Он был уверен, что в комсомол надо принимать действительно лучших, самых достойных. Ему объясняли, что это вовсе не так, что он не должен ограничивать прием: всем скоро поступать в институт, а комсомольский билет при этом - штука немаловажная. Но он, максималист, долго не хочет слушать лукаво-разумных доводов. А когда поймет, что к чему, тотчас потеряет всякий интерес к комсомолу.
И потом, учась в Плехановском институте на общеэкономическом факультете, задумываясь о жизненном выборе, готовясь уйти в Ленинградскую духовную академию, трепетно прислушивается к советам знакомого священника:
"Сейчас пойдете в семинарию, из вас выйдет хороший попик, а нам нужны хорошие священники". Да, он прав, этот наставник, не надо торопиться.
Кочетков кончает аспирантуру Плехановского института и только тогда принимает взвешенное решение. Он поступает в духовную академию, причем подальше от дома, чтобы избежать семейных страхов, не навлекать гонений на мать, работника Госплана.
На последнем курсе академии по требованию КГБ его, патриаршего стипендиата, изгоняют за неблагонадежность (критически высказался о КПСС).
Он служит чтецом в церкви и одновременно главным бухгалтером в одной московской организации. И только в 1988 году организует Свято-Филаретовскую школу и становится священником в подмосковном храме. Труднейший период жизни, казалось, закончен. Но это только казалось...
Впервые я увидел его в 1994 году. Впечатлил внутренний покой, который он излучал. Прихожане любовно внимали своему пастырю: речь его отточена, красивые мягкие интонации, знание евангельских тонкостей доскональное.
В те дни прихожане были взволнованы: Кочетков попал в автомобильную аварию, вслед за тем была убита женщина из сретенской общины. И, наконец, приходили казаки, помахивали нагайками: "Надо бы с жидами разобраться". "Жиды", как всегда, конечно, были виноваты в смущении верующих, тем более что в здешнем приходе евреев было немало. Но и тех. кто хотел слышать в церкви ясную, понятную речь, тоже автоматически записывали в "жиды", потому что, по убеждению тех казаков, не надо искать в церкви смысла жизни, а следует лишь блюсти обряд и покоряться.
Самое забавное в том, что реформа церковного языка, которой мало-помалу, очень осторожно, не покушаясь на традиции, занимался о. Георгий, в сущности, не очень волновала консервативную часть духовенства. Уже многие сходились на том, что язык церковной службы надо делать понятнее, избавляться от архаизмов. Взволновало другое: покушение на церковные доходы. Неприятность чрезвычайная - отец Георгий перестал брать плату за крестины, за похороны. Он соблюдал давнюю христианскую традицию, но наносил сильнейший удар по церковной кассе. Самый страшный еретик...
И еще одна угроза - его открытость всем христианским конфессиям: он готов обнять католиков, одобрительно отзывался о скромности и трудолюбии протестантов, призывал учиться у баптистов их готовности к взаимопомощи. Он признает даже разумность экуменизма, полезность встреч и союзов христиан различных направлений. И посыпались обвинения: размывает границы церкви, принижает значение православия как самой правильной, самой чистой ветви христианства. Раскольник, "обновленец"! Отец Георгий разъясняет свою позицию и в патриархии, и по радио, в газетах-журналах. Порой он признает свою гордыню, говорит о послушании.
Но смирение его не спасает. Злоба у недругов копится и прорывается в 1997 году грандиозным скандалом, так называемым "избиением" священника Дубовицкого.
Отец Михаил Дубовицкий был внедрен в Успенский храм искусной интриганской рукой. Ему заведомо предназначалась роль оскорбленного оппозиционера, и он сразу заявил, что "новации" о. Георгия не что иное, как кощунство. 29 июня он решился на открытую выходку: мешал воскресной службе, хотел покинуть храм в богослужебном облачении, а когда служащие отвели его в алтарь и предложили успокоиться, стал кричать, что его избивают. Появление врача-психиатра окончилось насильственной госпитализацией отца Михаила, что, по мнению последующей комиссии Минздрава, было оправданно. Московская прокуратура, в свою очередь, дала заключение, что никакого избиения о. Михаила не было и все происходило на законном основании.
О. Георгий проявил тогда отменную выдержку и решительность. Но нервное перенапряжение привело к срыву: он оказался в больнице.
Потянулось долгое церковное разбирательство. Выйдя из больницы, о. Георгий предложил алтарникам своего храма начать с суда совести: пусть каждый спросит себя. не было ли и в их действиях греха, каждый должен понести покаяние. Он просил отнестись к случившемуся в высшей степени серьезно. Состоялось покаяние, и духовник епархии (священник подмосковного храма) сказал, что подтверждает его, и добавил, что не находит у покаявшихся никакой серьезной вины.
Помните конец восьмидесятых? Митрополиты в торжественном облачении заседают на съезде депутатов, патриарх открыто судит нашу историю, восстанавливаются храмы, заполняются толпами верующих и желающих причаститься. Явный религиозный ренессанс. Приобщение к церкви сулило нравственное очищение, примирение и даже покаяние.
Надежда на народное покаяние не оправдалась. В церковном организме вскоре обнаружились свойства, мало совпадающие с христианским учением, - самодовольство, ограниченность, нетерпимость. Монопольная структура стала давать сбои. Специалист по общей теории систем, наверное, сказал бы: система пожирает саму себя. Расцвел клерикализм, и в церковном укладе все отчетливее проявлялись черты казенного департамента.
О. Георгий замечал, как эволюционирует церковь, но от резкой критики воздерживался. Он понимал, что нужно щадить слабую, измученную долгими преследованиями организацию (другой нет) и по возможности влиять на церковную среду. Но время шло, болезни клерикализма усиливались, и о. Георгий с горечью признавался, что если бы апостол пришел сейчас в церковь, он не узнал бы в нас христиан. Самодовольство стало проявляться даже в смешных деталях: некоторые церковные издания принялись писать слова "Духовенство". "Иерархи" с большой буквы - раньше этого удостаивалось лишь слово "Бог".
Запахло атмосферой тридцатых годов. В Екатеринбурге казнили книги, сожгли труды неугодных авторов - о. Александра Шмемана, о. Иоанна Мейендорфа, о. Александра Меня. По прихоти епископа Аркадия произошло изгнание ряда священников, пользующихся любовью и уважением прихожан г. Томска. Был запрещен в священнослужении архимандрит Зинон (всемирно известный живописец из Пскова) за то, что предоставил возможность своим гостям-католикам отслужить литургию в стенах православного храма и сам причастился с ними. О. Зинон пишет архиепископу Псковскому и Великолукскому Евсевию: "Владыка! Вы лучше меня знаете, что многие правила византийской эпохи сейчас не работают, многие из них отменила жизнь. Перед канонами едва ли кто оправдается. Возможно, для сегодняшней церковной политики расследовать подобные дела и выгодно, но для церкви Христовой это, несомненно, вредно, ибо Спаситель пришел, "чтобы рассеянных чад Божиих собрать воедино". Единство же в церкви - это не полное единообразие, а единство в многообразии".
Отец Георгий защищает архимандрита Зинона и других гонимых в газетах, по радио. Его оппоненты настроены яростно. "Кочетков поднимает руку на церковную иерархию, он основывает семью-общину", - разоблачает "ересь" священник Константин Буфеев. "Карфаген лжи должен быть разрушен!" -призывал о. Тихон Шевкунов (настоятель Сретенского монастыря).
Даже после "акта примирения" (совершенного, кстати, в марте 2000 г., перед президентскими выборами, видимо, в угоду власти, призывавшей к единству) продолжается мелкая, унизительная травля. О. Георгий теперь должен не служить, а "сослужить", т.е. смиренно присутствовать на богослужении в малом храме в Крапивниках, но рта не раскрывать. Стоило ему однажды причастить старушку и отпустить ее со словами "для оставления грехов жизни вечной", как тут же бдительный дьякон донес в патриархию о том, что Кочетков своевольничает: вместо старославянской формы "во оставление грехов" он произнес "для оставления". На упрек о. Георгия в стукачестве дьякон победительно разъяснил:
"Это не стукачество, а благочестивое донесение".
Кочетков уточняет:
- Нашим оппонентам очень хотелось бы, чтобы звучал только их голос. Это будет с нашей стороны смирение без дерзновения. Но без дерзновения смирение превращается в раболепие. Наша слабость на самом деле наша сила. Нам говорят: "Вы ничего нового сказать не можете, потому что Бог все уже открыл". Но наше время обозначило многие проблемы, которые раньше не стояли. По-другому читаем Библию, по-другому оцениваем этические проблемы. Мы их оцениваем полнее и глубже.
Иногда я захожу в Успенский храм в Печатниках. Одинокие фигуры молящихся в храме, там, где прежде сотни ищущих людей внимали сильному, образному слову настоятеля. Нынешний настоятель отец Олег, помявшись, сказал мне, что он не держит зла на Кочеткова, но есть верховные указы и указания. В доказательство принес несколько бумаг - этих самых верховных установок. Вздохнул украдкой...
Церковный колокол молчал. А ведь несколько лет назад скромный, малозаметный Успенский храм будто вырастал под шапкой радостного грома. Второго такого веселого звучания в Москве не было.
Куда идет церковь? Коснеет ли она в догматизме, изнуряя себя верностью букве канонов? Угрюмо одергивает пастырей и прихожан? Усыпляет ли верующих? Оглядывает ли свое царство властительным византийским взором? Или же бросает светлый луч в наше смутное время? Подает надежду? По мнению социолога Валентины Форсовой, нынешняя историческая ситуация уникальна: впервые со времени Петра Первого, последующих царствований, после советской эпохи церковь получила возможность свободного развития. Прежде она имела подчиненное положение и покорно обслуживала государство. Теперь церковь перестала быть служанкой. Она может стать даже госпожой. Если вытравит у себя рабские привычки и обретет лицо, подобающее ее высокому назначению.

 Webmaster

Copyright © 2000 Radonezh.
Дизайн: Григорий Малышев