ПРОДОЛЖЕНИЕ ТЕМЫ:
Бунт в Санкт-Петербургских духовных
школах
Мифотворчество на заданную тему
Протоиерей Георгий Митрофанов, преподаватель
Санкт-Петербургской Духовной Академии и
Семинарии. (В статье сохранены орфография и
пунктуация автора).
В № 9-10 православного обозрения "Радонеж"
была опубликована статья В. В. Василика "Бунт в
Санкт-Петербургских Духовных Школах".
Обозначив события, происшедшие в академическом
храме во время хиротонии иеромонаха Игнатия (Тарасова)
23 апреля с.г. весьма популярным в русской истории
и литературе словом "бунт", который в
соответствии с пушкинским определением должен
быть "бессмысленным и беспощадным", В. В.
Василик в изобилии наделяет этими качествами
собственную статью, делая ее во многом
бессмысленной по содержанию и, конечно же,
беспощадной по присутствующему в статье
отношению автора к Санкт-Петербургским Духовным
Школам.
В начале статьи, упоминая о себе для нарочитой
объективности в третьем лице, В. В. Василик пишет:
"Являясь членом корпорации Санкт-Петербургских
Духовных Школ, он достаточно от нее не зависим,
чтобы иметь свое мнение. Audiatur et altera pars" Если бы
В. В. Василик счел возможным выражаться более
доступным для простых смертных языком, он бы
попросту упомянул о том, что окончив некогда
филологический факультет Санкт-Петербургского
Государственного Университета и завершая в
настоящее время обучение в Свято-Тихоновском
Православном Богословском Институте, он в
предыдущем учебном году преподавал французский
язык в Санкт-Петербургской Духовной Семинарии.
Независимость же В. В. Василика от корпорации
видимо связана с тем, что, не будучи кандидатом
богословия, он не является членом Совета Санкт-Петербургских
Духовных Школ и поэтому имеет возможность
наблюдать его деятельность лишь со стороны, той
самой "другой стороны", о которой он говорит
почему-то на латинском языке.
Понаблюдав в течение года "со стороны" жизнь
Духовных Школ, В. В. Василик предлагает картину
семинарской жизни в традициях "Очерков бурсы"
Н. Г. Помяловского, подчеркивает, что "азартные
игры, "совместное распитие спиртных напитков"
- не чрезвычайные явления в этой среде" и для
придания своему видению жизнь Духовных Школ
актуальных черт современности отмечает, что "по
коридорам Семинарии ходили бритоголовые молодцы
мафиозного типа, которым и в голову не приходило
подойти под благословение к ректору". Столь
зловещая картина семинарских будней, видимо,
понадобилась В. В. Василику, чтобы обосновать
необходимость деятельности в стенах Духовных
Школ таких блюстителей семинарской
нравственности, как дежурный помощник
инспектора иеромонах Игнатий Тарасов, апологию
которую он решил представить в своей статье. В
прочем, и иеромонах Игнатий не вызывает у В. В.
Василика особого доверия. "Отличался ли на
этом поприще о. Игнатий, особенным рвением и
соответственно проявлял ли он несправедливость
и грубость? Не знаю, может быть." И все же,
стремясь обнаружить глубинные, почти
догматические причины недоверия к иеромонаху
Игнатию части студентов, побудившему их во время
его хиротонии возглашать "анаксиос", В. В.
Василик рисует еще одну далекую от реальности
картину, на этот раз картину конфликта
иеромонаха Игнатия и некоторых студентов и, что
особенно важно для В. В. Василика, некоторых не
названных им преподавателей. "О. Игнатий
Тарасов, - пишет В. В. Василик, - придерживался
консервативных взглядов и достаточно
неосторожно их демонстрировал, так он
нелицеприятно отзывался о митрополите Никодиме
и прот. Александре Мене." Если бы В. В. Василик
взял на себя труд несколько ближе познакомиться
с иеромонахом Игнатием, ему бы без труда стало
ясно, что для данного, ориентированного
исключительно на практическую деятельность
студента, столь умозрительные проблемы, как "никодимовское"
или "меневское" богословие, не могут
представлять какого-либо интереса.
Однако для В. В. Василика, вероятно скучающего в
заземленной бурсацкой обыденности, по каким-то
причинам представляется целесообразным
подшивать церковно-политическую подкладку ко
всем возможным проявлениям человеческих
отношений. Именно поэтому студент третьего курса
Андрей Пинчук, призывавший студентов отнюдь не
по мировоззренческим причинам возглашать "анаксиос"
на хиротонии иеромонаха Игнатия,
характеризуется В. В. Василиком как церковно-политический
ангажированный человек, который "не скрывает
своих симпатий к униатам (родом он с Украины)".
Не дерзнет ли В. В. Василик при таком своем
взгляде на природу униатских воззрений
заподозрить в симпатиях к унии многочисленных
маститых петербургских, а заодно и московских
протоиереев, среди которых многие тоже "родом
с Украины".
Серьезные подозрения вызывает у В. В. Василика и
инспектор Санкт-Петербургских Духовных Школ
протоиерей Георгий Тельпис, который, якобы
сочувствуя возмущенным хиротонией иеромонаха
Игнатия студентам и "бывший в храме, не
предпринял никаких действий, чтобы обуздать
хулиганов". Являющийся уже почти четверть века
практически бессменным сотрудником
инспекторской службы Санкт-Петербургских
Духовных Школ, протоиерей Георгий Тельпис и в
страшном сне не мог бы представить себя в
качестве предводителя чем бы то ни было
возмущавшихся в академическом храме студентов.
Однако, превратившись в процессе написания
статьи из филолога-классика в писателя-фантаста
В. В. Василик начинает видеть в протесте части
студентов против хиротонии иеромонаха Игнатия
проявления деятельности широко раскинувшей свои
коварные сети заговорщической инспекторско-преподавательско-студенческой
организации. "Никогда бы бунтари, - пишет В. В.
Василик, переходя с православно-охранительного
стиля на криминальный жаргон, - не решились бы на
подобные действия, если бы у них не было "крыши"".
Видимо происками "крыши" объясняет В. В.
Василик тот факт, что на воспитательском
совещании "несколько преподавателей
выступило против хиротонии иеромонаха Игнатия"
тем более, что, по мнению В. В. Василика, "их
возражения были не существенны и диктовались в
основном личными мотивами. Так, по ходу сочинения
статьи, продемонстрировав свой дар прозревать
сокровенные духовные побуждения нескольких (удивительно,
что еще не всех) преподавателей Санкт-Петербургских
Духовных Школ, В. В. Василик закладывает
словесный фундамент, на котором должна покоиться
основная конструкция его фантасмагорической
истории о преподавательско-студенческом бунте,
который, по мнению В. В. Василика, "был
направлен не столько против о. Тарасова, сколько
против ректора - Константина, епископа
Тихвинского".
Желая объяснить недоверчивым читателям, почему
же стал возможен "преподавательско-студенческий
бунт" В. В. Василик дает развернутую
характеристику деятельности епископа
Константина в должности ректора. Впрочем, и в
этой характеристике В. В. Василик ищет
возможность обличить вероятно ставшие ему уж
совсем ненавистными Санкт-Петербургские
Духовные Школы и их нынешнего проректора, а в
прошлом ректора прот. Василий Стойкова, когда
подчеркивает, что лишь при епископе Константине
"на смену учебному и научному застою, упадку
дисциплины и постепенному разложению,
господствующему при его предшественнике пришли
свежие веяния". Справедливо отмечая многие
положительные достижения, имевшие место в Санкт-Петербургских
Духовных Школах после возглавления их ректором
епископом Константином, В. В. Василик в своем
панегирическом восторге начинает путаться в
элементарных фактах, связывая с деятельностью
нынешнего ректора даже те события, которые имели
место до его назначения. Так, например, появление
ставшего выходить за пять лет до прибытия в Санкт-Петербург
епископа Константина академического журнала "Христианское
чтение" В. В. Василик почему-то также
рассматриваете как начинание нынешнего ректора.
Перечислив различные научно-просветительские
мероприятия, в том числе и открытие церковно-археологического
музея, и проведение научной конференции памяти
проф. В. В. Болотова, которые были бы невозможны
без участия вызывающих его подозрения
преподавателей и студентов В. В. Василик
неожиданно потрясает читателей открытием того,
что "поскольку он (епископ Константин. - Г.М.)
придерживается строго православных взглядов, а
также не лицемерного благочестия, являясь
воспитанником Московской Духовной Школы, и
будучи сам дисциплинированным человеком,
требует того же от других, то он может, сам не
желая того, колол глаза кое-кому из догматических
и нравственных либералов". Так, отнюдь не
плавно В. В. Василик переходит от пространного
описания успехов деятельности епископа
Константина, а значит и все четыре года конкретно
поддерживавших ректорские начинания
преподавателей и студентов к нарочитому
противопоставлению ректору каких-то безымянных
догматических и нравственных либералов из числа
тех же преподавателей и студентов. Читатели, а
возможно и епископ Константин при прочтении
данной статьи без труда должны догадаться, что в
этом зловещем сообществе догматических и
нравственных либералов именно В. В. Василик,
видимо, определяющий себя, как догматического и
нравственного консерватора, может стать
наивернейшим соработником ректора, особенно
если доверить ему наряду с французских языком
чтение каких-нибудь более близких к догматико-нравственной
проблематике богословских или церковно-исторических
лекционных курсов. Столь, к сожалению, не редкие в
эпистолярном творчестве околоцерковных
постсоветских интеллигентов элементы церковно-политического
доноса органично сочетаются в статье В. В.
Василика с недвусмысленными намеками на
собственную полезность для дальнейшей
деятельности Санкт-Петербургских Духовных Школ,
которые могли бы быть высказаны им внутри
академических стен. Однако "в лучших"
традициях отнюдь не церковной, а советской
академической жизни В. В. Василик предпочитает
обратиться к начальству через газету и
своевременно просигнализировать о врагах, пусть
даже мнимых, но многих, и конечно же о друге, пусть
даже одном, но конечно же подлинном. Следуя столь
испытанным в советские годы путем к достижению
своих маленьких частных целей на большом
общественном поприще В. В. Василик "с легкостью
в мыслях необыкновенной" готов порочить жизнь
Санкт-Петербургских
Духовных Школ, их студентов и преподавателей, в
том числе и тех, кто сохранял и созидал эти Школы
еще в годы светлого пионерского детства В. В.
Василика, провоцировать конфликт между ректором,
преподавательской корпорацией и студентами,
цинично используя при этом действительно
грустный эпизод с хиротонией иеромонаха Игнатия.
Изображая из себя созидателя соборно-церковной
жизни в одной отдельно взятой богословской школе
В. В. Василик оказывается одним из многочисленных
разрушителей традиций и принципов отношений
между людьми в Церкви, привносящим в жизнь
богословских школ столь присущие советским
академическим учреждениям привычки к интригам,
когда осуществление карьерных расчетов выдается
за высокое служение научной истине. Остается
лишь посоветовать неуемно энергичному столь
возревновавшему о церковном благочинии мирянину
В. В. Василику вернуться в церковный притвор,
поразмышлять о месте мирян в церковной жизни,
завершать свое затянувшееся богословское
образование и заняться, наконец, своим прямым
делом - преподаванием французского языка, даже
если слушателями В. В. Василика будут оставаться
столь шокирующие его утонченный филологический
вкус простые русские православные бурсаки.
Протоиерей
Георгий МИТРОФАНОВ, преподаватель Санкт-Петербургской
Духовной Академии и Семинарии.
От редакции: Получив текст ответа о. Георгия
Митрофанова на статью В. Василика, напечатанную
нами в прошлом номере, мы поначалу обрадовались -
наконец-то реакция православного пастыря,
опытного преподавателя духовной школы и
известного церковного историка, сейчас мы
получим рассудительные ответы на многие вопросы
о ситуации в СПДА, которые вызывала статья В.
Василика. Однако всякому, познакомившемуся с
приведенным выше текстом, ясно, что надеждам
нашим не суждено было исполниться. Вместо
духовного рассуждения мы видим лишь потуги на
филологические изыскания (трудно иначе
расценивать зачисление о. Георгием газетной
статьи в разряд "эпистолярного творчества")
и доморощенный, с экскурсами в "пионерское
детство", психоанализ личности автора статьи,
вызвавшей гнев о. Георгия. Вместо ответов - лишь
новые вопросы.
В самом начале статьи, придравшись к слову "бунт"
(вовсе не В. Василиком, как почему-то решил автор,
впервые примененному к происшедшему в СПДА), о.
Георгий, тряхнув историко-филологической
эрудицией, цепляет к нему пушкинское "бессмысленный
и беспощадный" и смело применяет это
определение к самой статье Василика. Смело, но
нерассудительно - потому, что этим ведь и для себя
самого довольно высоко установлена планка. Но
много ли смысла в филологических находках вроде
"православно-охранительного стиля" или
изысканной (о. Георгием) замены для слова "бунт"
- "действительно грустный эпизод"?
Изысканностей в статье видно действительно
много - о. Георгий изыскивает поводы для
обвинения оппонента в доносительстве, в
интриганстве, в цинизме и пр. - не видно только
смысла (потому что какой же смысл в именовании
очень красивыми словами "грустный эпизод"
очень некрасивой провокации?), как не видно и
пастырской любви - в беспощадной, хотя и
изысканной, ругани. Видно, что о. Георгий в гневе -
но не видно, чтобы он прилагал хоть какие-то
усилия для борьбы с этой прискорбной страстью,
заставляющей автора пускаться на самые
недостойные уловки. Как видно всякому, кто читал
статью В. Василика в прошлом номере "Радонежа",
он вовсе не выводил униатских симпатий студента
Пинчука из его украинского происхождения - это за
него не постеснялся сделать о. Георгий. Не
объявлял Василик инспектора протоиерея Георгия
Тельписа предводителем "чем бы то ни было
возмущавшихся в академическом храме студентов"-
это тоже недостойное изобретение о. Митрофанова.
Не пришивал он и "догматической" или "церковнополитической
подкладки" к происшедшему - первыми о "столь
умозрительных проблемах, как "никодимовское"
или "меневское" богословие" заговорили
сами бунтари в распространенной ими в СМИ еще в
апреле анонимке.
Не будем подробно разбирать приведенный выше
текст - он достаточно саморазоблачителен.
Отметим лишь еще одну странность. О. Георгий, с
чванливостью, уместной скорее для какого нибудь
ксендза, воспитанного в представлениях о "Церкви
учащей" и "Церкви учимой", отправляет "возревновавшего
о церковном благочинии мирянина В. В. Василика в
церковный притвор, поразмышлять о месте мирян в
церковной жизни". Поразительное дело! Разве в
СПДА, где преподает и занимается воспитанием
будущих пастырей о. Георгий, так все прекрасно с
"церковным благочинием", что уже и ревновать
не о чем? Откуда же тогда митинг вовремя
Херувимской? О недостатках воспитательской
работы в питерской академии говорил недавно
ректор - епископ Константин, а митрополит
Владимир посчитал необходимым принять и
административные меры, и не только в отношении
дурно воспитанных воспитанников - уволен и один
из воспитателей. О. Георгий, однако, не согласен
со своим епархиальным архиереем и с владыкой
ректором - ему, видимо, милее "простые
православные бурсаки", митингующие в храме (уж
сколько в этом простоты или Православия - умолчим).
Что же, в таком случае, мирянам, беспощадно
отправленным о. Георгием в притвор, уместно будет
поразмышлять там не только о "месте мирян в
церковной жизни", но, возможно, и о "месте в
церковной жизни" клириков, об их отношениях с
епископом и, наконец, о догматических,
психологических или хотя бы филологических
причинах периодического проявления
пресвитерианского бунтарства против епископата
в среде православного священства. И о влиянии
этого на церковное благочиние.
Уважаемые читатели!
Вы можете присылать нам свои отзывы о наших публикациях на адрес: radrad@mrezha.ru
| Другие номера | Оглавление номера |Webmaster
Copyright © 2000 Radonezh.
Дизайн: Григорий Малышев
