Интервью с академиком Игорем Шафаревичем

ДЛИННАЯ и МРАЧНАЯ ИСТОРИЯ "РУСОФОБИИ"

- Игорь Ростиславович, в 1983 году в Советском Союзе в самиздате появилась ваша книга, которая носила название "Русофобия". В 1988 году книга была опубликована. Что побудило вас написать ее?
- Это длинная и мрачная история. Меня к ней многое подталкивало. Главным образом общее чувство, что есть какая-то тенденция, представленная, может быть, узким, но активным слоем людей, вовсе не обязательно обладающих какими-то рычагами власти, но зато влиянием. Люди, принципиально отрицающие Россию; так сказать, сам элемент русскости: русскую культуру, русскую историю, русскую психологию - вообще русского человека. Можно сказать, что впервые я с этим столкнулся, когда возникла возможность эмиграции, и более или менее значительное количество эмигрировало. Тогда в среде интеллигенции появился какой-то культ эмиграции, как бы героизма, что ли, этого отъезда. Я помню, в первый раз я почувствовал, что переступил некое табу, принятое в интеллигентских кругах, когда был создан сборник "Из-под глыб". Его идея принадлежала Солженицыну, мы вместе обсуждали его статьи. В процессе этого обсуждения Солженицын был и выслан, а потом уже я этот сборник здесь (он задуман был как документ самиздата, как акция внутри страны) распространял. Я тогда разослал представителям всех газет - советских и иностранных - приглашение прийти ко мне и познакомиться с новым появляющимся сборником. Но советские представители не пришли (надо сказать, не только из газет, но и никакие другие; я ожидал, что придут и не из газет, "в штатском"), пришло некоторое количество иностранных корреспондентов. Ну, я им рассказал об этом сборнике. Одним из вопросов был такой: "Как вы думаете, является ли трагедией для России эмиграция?"
Тогда я сказал, что мне трудно рассматривать это как трагедию, потому что уезжают люди, которые уже раньше с Россией потеряли связь и не могут, собственно говоря, в силу этого что-то существенное для России и сделать. Как пример привел Синявского, известного критика, в свое время арестованного, сидевшего, потом выпущенного и отпущенного в эмиграцию. Он написал, уже в эмиграции, статью, в то время сделавшуюся знаменитой, где была такая хулиганская фраза, бьющая на эпатаж: "Россия-сука". Это отрывок из фразы. Меня упрекали, что я процитировал кусочек, но если развернуть то, что он говорил подробно, то это нисколько не менее злобно было. Суть заключалась в том, что русские виноваты в эмиграции евреев, и ты, "Россия-мать, Россия-сука, еще ответишь за это, выращенное тобою и выброшенное на помойку дитя".
Это даже и бессмысленный пассаж, потому что - на какую же помойку? Кто уезжал в Париж, кто-то поехал в Израиль (меньшинство), кто-то - в Америку. Почему это помойка?
Я почувствовал тогда резкое осуждение и неприятие моего отношения к эмиграции. Надо сказать, что и для эмигрантов, вероятно, это была болезненная ситуация, потому что очень небольшая часть из них уезжала как люди просто уставшие, которые ищут себе более спокойного места. В конце концов, на таком уровне к человеку претензии трудно иметь. А большая часть уезжала как борцы, и в некотором смысле тут был элемент какой-то карьеры: они там издавались, печатались, основывали журналы, или агентства, или издательства и т.п. И то, что они - борцы, это был, так сказать, фундамент их деятельности. И получалось странное положение: борьба - здесь, а борцы - почему-то там! То, что на это было обращено внимание, вызвало резкую реакцию и здесь, и там - среди всего круга людей, их поддерживающего: личные высказывания, очень раздраженные заявления.
Тогда я и почувствовал этот элемент психологии "принципиального эмигранта", а потом увидел, что в самиздате появляются статьи с какой-то странной злобой, которая могла быть сформулирована так: зачем вообще существуют русские, с их психологическим типом, с их культурой (которой на самом деле и нет), и истории у них тоже нет, - чего только не писали тогда! Что "у России не было истории, а было только "бытие"". Что "Россия только проявила свою "политическую импотентность"". Например, кто-то написал целое эссе, что в XV веке в России была переведена повесть о молдавском князе Дракуле (драконе), садисте-тиране. И что вот это - признак русской души, по которому можно представить психологию русского переводчика, наслаждавшегося таким чтением.
Очень профессиональный, с прекрасным чувством истории, знакомый мне Вадим Михайлович Борисов (сейчас уже умерший; он тоже участвовал в сборнике "Из-под глыб"), написал длинную обстоятельную статью, где говорил, что представлять тут нечего, кто это перевел - известно. Это известный человек, крупнейший русский гуманист того времени, и что там вполне очевидно, что Дракула представлен именно как символ зла. И он называется диаволом, что для человека тогдашнего мышления воспринималось совершенно однозначно. Интересно, что потом даже Д. С. Лихачев, очень осторожный человек, державшийся в стороне от таких дискуссий, когда издавалась повесть о Дракуле в серии, которую он редактировал - "Памятники литературы древней Руси", - он все же написал (явно он слышал об этой полемике): что бы ни говорили современные толкователи, повесть о Дракуле есть обличение зла, а вовсе не смакование его.
И вдруг появляется опять ответ того же самого автора, который говорит: "да я, собственно, и не настаиваю. Я просто так Дракулу взял, но я знаю в самиздате человека, который публиковал свои произведения за подписью "Скуратов". Значит, все равно у русских прослеживается садистическая любовь к жестокости, она все равно доказана!"
И много было такого. Постепенно у меня возникло чувство, что это есть некоторое направление, которое не имеет возможности ярко проявиться, потому что ему закрыты легальные пути - широкие тиражи, журналы и телевидение и т.д. - идеология его заключается в том, что у русских не было культуры, что русская культура была дефективная, приводящая всегда к патологическим ситуациям. Что русская история состоит только из Ивана Грозного, Петра и Сталина. И что единственный выход - забыть это все, покаяться, так сказать, в своем бытии и следовать примеру Запада, у которого правильная и настоящая культура. И вот, мне это показалось опасным. Показалось, что это заявка на будущую идеологию, которая будет претендовать на господство над умами, на то, чтобы поворачивать страну в определенном направлении. Опровергать этих авторов конкретными фактами - недостаточно, они иммунны к логике. Это - агитация, и надо понять истинную ее цель. Тогда, собрав большое количество цитат, я и написал свою работу. Было изготовлено 60 ксерокопий и роздано в основном в провинциальные города: Новосибирск, Омск и т.д. И я был поражен, как скоро стал получать отклики.
- Игорь Ростиславович, а откуда такое название "Русофобия"?
- Это отношение к нашей жизни я сам для себя стал называть русофобией, но для меня в процессе обдумывания было очень важно установить, что речь идет не о некотором локальном явлении, связанном с данным моментом и именно с Россией, что это явление можно представить как фактор истории, повторяющийся в совершенно различных исторических ситуациях! Для меня решающим моментом было знакомство с работами по истории французской революции. Вообще французская революция поразительна своей параллельностью русской революции. И, как мы видим весь мир выпуклым благодаря тому, что смотрим двумя глазами, так, сравнивая русскую и французскую революции, видно все гораздо яснее. И, в частности, из всех историков французской революции, которых я читал, я напал на такого, при чтении которого просто ахал каждый раз, когда читал следующую его мысль. Это был некий Огюстен Кашен, убитый в Первую мировую войну.
Он описывает совершенно аналогичную ситуацию перед французской революцией: как какой-то слой готовил духовный захват власти, духовную победу над народом, которую он во время революции осуществил уже физически. Это маленький слой людей, проникнутых сознанием того, что он является законным творцом истории, что он - умнее, культурнее и, как ему особенно казалось, - цивилизованнее, чем народ, и поэтому имеет право вершить его историю. Для этого они должны были от народа отделиться, дистанцироваться. Как говорит О. Кашен, они по отношению к народу должны были выработать идеологию "мастера по отношению к материалу". И тут уже нет места никакому сочувствию, симпатиям. Наоборот: если материал не готов покорно принимать форму, которую ему дает мастер, это вызывает крайнее раздражение и озлобление.
Так, я обнаружил, что такое явление связано не только с французской революцией или со статьями, которые я читал тогда по поводу России. Когда вчитаешься в "Дневник писателя" Достоевского, то кажется, что он полемизирует с теми авторами, которых я читал сто лет спустя. Достоевский говорит, что основная их идея заключается в том, что истории у нас не было, а все то, что было под видом истории, нужно с презрением забыть. Что тот, который устыдился своего прошлого, тот уже наш: вот их лозунг! Потом я стал знакомиться с немецкой эпохой такого же революционного подъема 30-х годов XIX века: левые гегельянцы, молодой Маркс, молодая Германия как течение в литературе. То же самое: наши радикалы писали, что литературы в России нет, что Пушкин и Лермонтов - слабые подражатели. А культура есть только в Германии! А немцы писали, что в Германии культуры нет! И писали это уже после Гете, Шиллера, немецкого романтизма, после Баха... А истинная культура - только во Франции!
Таким образом, по всему этому можно сконструировать некую анатомию национального кризиса, где существенную роль играет выработка сознания такого социального слоя, который сначала уходит куда-то в подполье, в эмиграцию, и копит, создает свое сознание, противоположное и враждебное истории народа и его самым фундаментальным ценностям и взглядам. А потом, в какой-то момент, оказывается его фактическим хозяином. Без этого радикальный переворот сделать невозможно. Чисто механически это никогда не получается: нужно, чтобы люди почувствовали себя как бы иностранцами, как бы инопланетянами в этой стране, с их точки зрения - нелепой, и которую они призваны привести в разумный вид.
Кашен предлагает для этого слоя термин "малый народ", который он противопоставляет остальному народу - "большой народ". Он предложил яркий образ: лилипуты, связав Гулливера, осыпают его ядовитыми стрелами. Я этот термин и заимствовал по отношению ко всем проявлениям этого мировоззрения, и в моей работе просмотрел его проявления и в нашей современности. Причем тогда носителями его были совершенно неизвестные авторы. В этой книжечке "Русофобия" я и писал, что через 10-20 лет их фамилий никто и знать не будет, а вот течение само - оно точно такое же, которому противостоял Достоевский, которое, в свою очередь, противостояло русской литературе и истории; и то, которое было в Германии, и то, которое было во Франции. Складывалось впечатление, что это элемент надвигающегося на страну кризиса - редкий случай исторического прогноза. Оказалось, что кризис очень скоро и разразился!
- А откуда же такая историческая устойчивость этого мировоззрения, в чем причина его вечного возобновления?
- Насколько я себе представлял, это очень сладкая концепция. Человек, который ей отдался, становится полубогом: он чувствует себя несравненно выше всех людей. Он говорит о себе: "Мы, интеллигенты..." или "Мы, диссиденты...", "Мы чувствуем себя, как нормальные среди душевнобольных в этой стране!". Эти люди возвышаются до уровня каких-то демиургов, которые по крайней мере морально готовы творить историю. Я думаю, что это очень сладко и привлекательно. Это та гордыня, которая двигала Люцифером, она упирается в источник зла. То, что она сильна в человеческом обществе, - это исторический факт. Такой же примерно, как то, что человек смертен.
- В книге "Русофобия" вы также касаетесь и еврейского вопроса. Каким образом вы вышли на эту проблему, рассматривая феномен русофобии?
- Тут уж никуда деться нельзя было, потому что в разбираемых статьях явно чувствовалось влияние какого-то еврейского течения. У меня не было никаких оснований и желания утверждать, что это является выражением духа всего еврейского народа или хотя бы всего еврейского населения Советского Союза. Об этом я ничего не знаю. Само течение было не особенно многочисленным, но в нем наиболее активную часть составляла еврейская компонента. Но это было какое-то особенное течение в еврействе. Совершенно "перпендикулярное", например, к развивавшемуся в то время сионистскому течению - учить иврит, уезжать в Израиль и строить там свое государство. А тут были совсем другие люди. Это были люди, которые вообще никуда уезжать не хотели, а если уезжали, то говорили: "Мы скоро вернемся!", они прямо писали: "Мы есть эмиграция надежды!" И они копили силы для того, чтобы воплощать здесь свои идеи. И ряд признаков был, по которым видно, что многие авторы выступают хотя и как интеллигенты, но какого-то очень специфического направления, и что тут именно их национальная еврейская ориентированность играет большую роль. Например, в каждой из их статей обсуждалось: когда будет разрешена полная свобода отъезда евреев, хотя, казалось, в этих статьях должен был бы обсуждаться обязательно какой-то более общий вопрос. Или, например, опасность еврейских погромов в сегодняшней России - опасность, которой, конечно же, не было, как это сейчас видно по опыту. Кто только кого ни громил в России - армяне с азербайджанцами воевали, таджики с узбеками и т.д., еврейских погромов не было. Но это все время у них присутствовало. А были даже и такие высказывания, что, "заменив вакуум, образовавшийся после исчезновения русской интеллигенции, евреи сами стали этой интеллигенцией". То есть, видно было, что какая-то национальная ориентированность есть. Видна была и симпатия к эпохе революции и 20-х годов, в которой тоже опять-таки радикальное еврейское течение играло громадную роль. Вот на это я не мог не обратить внимания, иначе это значило бы не сказать того, что каждому читающему было на самом деле очевидно. Было бы ясно, что автор решил об этом почему-то промолчать.
Я обсуждал там вопрос о том, является ли такая позиция антисемитизмом или нет. И высказал точку зрения, что совершенно не понимаю, что такое антисемитизм: это неприязнь к каким-нибудь определенным национальным чертам еврейского характера, или к наружности, или желание каким-то образом ограничить возможности евреев в жизни? Или, как у Гитлера, стремление или хотя бы выражение желания их физически уничтожать? И вообще, что это такое? Я подчеркнул, что, когда этот термин употребляется, он никогда не поясняется. А это есть способ влияния на массовое сознание, которым создается аморфный термин, который находится вне сферы логических рассуждений, уже по своему аморфному характеру. Он логически не обсуждается, и поэтому возражать против него невозможно. Он только создает атмосферу чего-то чудовищного. А на самом деле это есть некое табу, которое связано, как мне кажется, с тем, что еврейское течение в этом "малом народе" хотело бы спрятаться за громадную спину еврейского народа со всей его 40-вековой историей и сказать, что обсуждение негативного влияния этого течения - есть посягательство на существование евреев в целом как нации. То есть представить это, как моральный холокост.
И надо сказать, что я встретил лавину возмущенных откликов. Поразительно было то, что работа называлась "Русофобия", то есть посвящена она была русской теме. На это им было плевать: да какая там ваша русофобия, она никого не интересует! Вот как можно было сказать что-то о евреях! И, несмотря на мой точно сформулированный вопрос по поводу антисемитизма, а в нем меня обвинило несколько десятков авторов, ни один человек не сказал мне: "А я вот вам отвечу на этот вопрос!" Вопрос так и остался без ответа...
- Может быть, такое отношение было вызвано недостаточной документированностью ваших аргументов? Хотя трудно поверить, что вы были голословны.
- Мне трудно быть судьей своей собственной работы. Во всяком случае, работа переполнена цитатами. Там больше цитат, чем каких бы то ни было моих комментариев на эту тему. И когда мне говорили: "Вы вызываете еврейские погромы такими цитатами!", я всегда отвечал, что если одна цитата из статьи может вызвать еврейские погромы, то прежде всего повлияйте на то, чтобы статьи с такими высказываниями не печатали. Типичный пример - роман Гроссмана "Все течет", который страшно много шума наделал. Гроссман сам был советский публицист, отчасти и журналист, но в то же время тайно писал роман противоположного направления. По фабуле романа, герой возвращается из лагеря и обдумывает, что же все-таки произошло: что со страной произошло, почему и его жизнь поломана, и других. Сталкивается здесь с рассказами о голоде в деревне. И вот он приходит к идее: "Сталин виноват". Почему Сталин? Сталин был ученик Ленина. Может быть, Ленин? Нет, Ленин, строго говоря, тоже следовал русской традиции. Оказывается, все это просто находится в основе русской психологии. И дальше имеется несколько страниц какого-то чудовищного, не подтверждаемого никакими конкретными примерами, на которые можно было бы возражать, приговора именно русской душе - уже даже не литературе, не истории, не политической системе, - что русская душа на всех просторах и на всех тысячелетиях своей истории - вечная раба. Весь мир - это было развитие свободы, а Россия - это было развитие рабства. И если сюда заносились искорки свободы (по-видимому, это были какие-то революционеры, что ли), то они этим рабством уничтожались. Я уж не говорю, чтобы здесь кто-нибудь осмелился написать нечто подобное о евреях, но напиши даже кто-нибудь нерусский так о своем народе (грузин, например), это был бы скандал! А этот роман был с помпой напечатан: "Мы преодолеваем препоны цензуры, мы издаем замечательный новый роман!", и с предисловием: "Конечно, есть трудные места, но мы должны смотреть правде в глаза!" А какие же трудные места? А это там, где он про Ленина недостаточно положительно высказался.
- Но ведь главная ваша мысль состояла не в обличении еврейства как такового?
- Я подчеркивал, что во время французской революции, например, основную роль играло третье сословие. Под третьим сословием формально понимались все, кроме священников и дворян. Фактически это была интеллигенция, но ведь примыкали и дворяне, и аристократы. Я высказал мысль, что еврейское участие играет роль катализатора - фактор, без которого этот процесс все равно бы, вероятно, происходил, но гораздо бледнее и медленнее. И эти мысли высказывал, и цитаты приводил из того же Синявского (такой бородатый, как нарочно, вылитый славянин), и еврейских авторов. Надо сказать, что возражений я не видел. Я приводил и из Бабеля цитаты, который писал в свое время: что "Чудовищная Россия, неправдоподобная, как стадо платяных вшей". На что Синявский мне сказал: "Это ложь. Я Бабелем сам занимался. Он, скорее, Россию героически описывает". Ну объяснил бы, почему стадо платяных вшей - это героическое описание? Нет, конкретная цитата его не интересовала! А уже где он только не писал о "Русофобии"! Синявский был каким-то специалистом по ней: он в Комиссии американского конгресса выступал, во "Франкфуртер Альгемайне Цайтунг" статьи писал, и здесь, и по радио "Свобода" - всюду он ее разоблачал. Но на прямые вопросы почему-то не давал ответа.
Или другой автор. Берет, скажем, фразу Солженицына: "ЧК кишело..." Там перечисляется пять национальностей - поляки, венгры, евреи, чехи, китайцы и др. Вот, говорит он, Солженицын засунул опасное слово в серединку, чтобы его и вытащить нельзя было. Я ему говорю, что хорошо бы было объяснить: почему это слово опасное, а остальные - и китайцы, и чехи - не опасные? Чего только не писал он: и психологически тонкий анализ моего ущербного сознания проводил, и о русских вообще, - но на этот вопрос, на который всего компетентнее он мог ответить - он не захотел отвечать!
- То есть адекватного ответа на вашу работу - ответа, который мог бы радикально изменить вашу позицию, - вы не получили после выхода этой книги?
- Нет. И это очень меня разочаровало. Конечно, может быть, в некоторых вопросах меня и трудно было бы повернуть, но по многим вопросам я готов был и корректировать свои взгляды. Например, является ли такое явление "малого народа" универсальным элементом глобального кризиса? Этот вопрос показался мне интересным, но если бы мне профессионально, квалифицированно ответили! Я ждал такой критики, но ничего похожего на нее не получил. К сожалению, я встретил чаще ругань и передержки.
- К моменту выхода книги вы были уже известной фигурой в научных кругах, академиком, человеком с именем. Как изменилось отношение к вам в научной среде и в целом в обществе после выхода в свет "Русофобии"?
- Реакция была очень резкой. Какое-то время я получал в редакции каждую неделю толстую пачку писем. Письма были очень трогательные - каких-нибудь старушек, которые писали: "Всю жизнь я так думала, только боялась это сказать, не могла точно сформулировать!", от старых и молодых людей. Очень много я получил сочувствующих писем. Получил и поддержку в устной форме от тех, которых я высоко ценю. С другой стороны, было большое количество отрицательных откликов (я сначала вел им счет, потом бросил). Были такие толстые журналы - "Знамя", "Звезда", "Октябрь". Я не знаю, была ли какая координация, но каждый месяц в одном из таких толстых журналов появлялась статья по поводу меня и "Русофобии". Как это распределялось - чтобы не две одновременно, но по месяцам? Это в течение целого года шло. И каких только статей не было! Вот, например, статья в газете: "Малый народ Кашена и большая ложь Шафаревича". Я не знаю, как словами описать то, что здесь нарисовано?! Какая-то жуткая морда с высунутым языком, выпученными глазами. Что это такое? Я, мои мысли, Кашен - или "малый народ"? Кого это должно изображать? На радио "Свобода" был такой штатный философ Парамонов. Он в "Независимой газете" написал статью, в которой по крайней мере три четверти посвящено мне и "Русофобии". Статья называется нецензурным словом, с которым обычно имеют дело ассенизаторы. То есть, это был поток ругани, обвинений всяких: в антисемитизме, в человеконенавистничестве. Кто-то писал, что на моих руках "кровь младенцев"! Я даже сменил номер телефона, потому что и угрозы были. А бывали и такие звонки: "Я должна вместе с семьей уезжать, потому что я не могу рисковать своими детьми. Вы создаете атмосферу еврейских погромов!" Ну обратитесь тогда за тем, чтобы не печатали Гроссмана! Ну какие чувства может испытывать русский, когда читает, что "история России - это только история рабства" или то, что "Россия - сука"? И т.д. А таких публикаций был целый поток, да и сейчас продолжается. За границей тоже изменилось отношение и моих коллег, ученых. До того я пользовался очень большой поддержкой своих коллег за границей. Поддержка была по поводу моих выступлений о положении верующих, о применении психиатрии в политических целях, о принудительном лечении. Я получал вот такие письма: "Мы, нижеподписавшиеся математики, присутствовавшие на годичном собрании Американского математического общества в Сан-Франциско, посылаем Вам выражение своего восхищения и уважения". И дальше семь-восемь страниц одних подписей.
А после "Русофобии" появились другие отклики: "Мы возмущены Вашими высказываниями!.." Это письмо было опубликовано сначала в Америке, а потом и у нас перепечатано в "Независимой газете": "Мы удручены многочисленными антисемитскими высказываниями в Вашей книге "Русофобия". Казалось бы, математик должен реагировать на четкую постановку вопроса! Но и они пользуются тем же расплывчатым штампом "антисемитизма". Письмо подписали 450 членов этого Общества. Думаю, эти два списка имеют много общих имен.
Потом было письмо ученых Франции, которые тоже были возмущены. Бывало так, что какой-то университет приглашает приехать принять мантию почетного профессора университета, а потом пишут: "У нас были протесты против Вашей "Русофобии". И, чтобы не вызвать трений и раскола в университете, мы должны это отменить".
И на самом деле, за границей после этого я был всего один раз - поехал по приглашению в Японию, где интенсивно делал доклады в разных городах. Причем, как мне передавали приглашавшие меня, им угрожали (три человека из наших математиков, уехавших за границу), что если они не отменят приглашения (откуда они узнали, что я приглашен в Японию: ведь живут они все или в Америке, или в Европе?), то им будет плохо. Но японцы народ независимый, а те люди, которые меня приглашали, тем более были людьми независимыми, просто посмеялись над этим. Но на самом деле - это был единственный раз!
Но положение хуже - с моими учениками! Например, по электронной почте было распространено письмо: "Всем, кто знает И. Р. Шафаревича" с подписью моего ученика, который работал у меня с молодых лет. В этом письме он от меня отрекается публично. Создается впечатление, что в каких-то условиях от них этого требуют - может быть, это связано с попыткой занять какое-то более высокое место, - но здесь требовалось весь мир оповестить об этом отречении. Это уж совсем похоже на публичные отречения от своих учителей или родственников в сталинские времена.
Американским математикам (450 подписей) я ответил: "Горько было читать ваше письмо, потому что в диссидентский период у нас было такое впечатление, что в Америке создается какая-то модель свободного общества. А теперь я вижу, что ваше письмо - точная копия тех писем, которые писали по поводу Пастернака, Солженицына, Сахарова. Я себя, конечно, с ними не сравниваю, но письмо ваше - того же самого духа". Я-то знаю этих людей лично и, главное, знаю, что большинство из них вообще по-русски не читают! Они сами не могли прочитать мою работу. Как раньше писали: "Я-то сам, конечно, это грязное произведение "Доктор Живаго" читать не стану, но протестую всей душой!"
Конечно, русофобия для меня - это то, чему посвящена моя работа и что меня больше всего интеллектуально задевало и ужасало - это вовсе не ненависть или страх ("фобия" по-гречески - это страх или трактуется еще как ненависть) по отношению к русским со стороны врагов. Гитлер, конечно, был классический русофоб. Но он об этом и говорил - это написано в "Майн кампф" и было провозглашено. А вот здесь течение, которое исходит как бы изнутри. Говорят: "Мы, русские, такие-то, вот какая наша страна, мы - совки", пишут на русском языке в газетах, издающихся в России, люди, которые от нас не отличаются ни поведением, ни внешне - но с отравленным сознанием. И вот этот момент отравы сознания - это смертельная опасность. Потому что такая точка зрения, внушенная народу, смертельно опасна. Я писал в своей работе: главное - это молодежь, которая сейчас растет. Но кто им об этой опасности скажет? Они могут разочароваться в коммунистической пропаганде и начать слушать радио "Свобода". Но тут на них польется пропаганда нисколько не более правдивая и нисколько не менее зловредная, чем из какого-нибудь официального радио. Если это каким-то образом действительно всерьез заденет целое поколение - это, конечно, может переломить историю. Поколение, отравленное такими взглядами, это перелом истории. Это историческая трагедия!
- А как вы оцениваете ситуацию в России на данном этапе?
- Как борьбу. Мы, русские, поначалу (я не скажу про себя лично) поддались. Без особенного возмущения смотрели, как пинали солдат, воюющих в Чечне. Но в какой-то момент произошел внутренний перелом. Это видно по тому, что политики, которые стояли на этой позиции, все эти слова говорили - "красно-коричневые", "патриоты" и т.д. - они сейчас все уже патриоты без кавычек, во всяком случае по фразеологии. Жириновский это первым открыл, что народу не нравится, когда о него вытирают ноги. По крайней мере, некоторые голоса он приобрел, говоря эти слова. Следующая фаза, которая еще не наступила, это когда мы всем народом научимся воспринимать жизнь не по словам. Но реакция и на слова все-таки изменилась в очень правильном, здоровом направлении. Не может существовать народ, который третируется так, как эти люди третируют Россию. Они фактически духовно, интеллектуально отрицают ее существование.
Произошел уже безусловный переворот в сознании! Будет ли он достаточно глубоким? Только время покажет, потому что сейчас пока еще наблюдается лишь отрицательная реакция на русофобские слова. А она должна претвориться в дела, в усилия, в жертву ради спасения России.

Уважаемые читатели!

Вы можете присылать нам свои отзывы о наших публикациях на адрес:  radrad@mrezha.ru

| Другие номера  | Оглавление номера |

Webmaster

Copyright © 2000 Radonezh.
Дизайн: Григорий Малышев